Время и мы. № 30 (1978)

СОДЕРЖАНИЕ

ПРОЗА

• Михаил МОРГУЛИС. Уйти в дождь
• Виктор ПЕРЕЛЬМАН. Банка Джорджес
• Лев МЕЛАМИД. Ностальгическая баллада

ПОЭЗИЯ

• О. ОХАПКИН. В бронзовом нашем веке
• Алексей ЦВЕТКОВ. В этом Риме я не был Катоном
• Марина ГЛАЗОВА. Безутешные воды вешние

ПУБЛИЦИСТИКА, ИСТОРИЯ, КРИТИКА

• Ингебор ФЛЕЙШХАУЭР. Двойная лояльность
• Дора ШТУРМАН. Любовь без взаимности
• Евгений ЦВЕТКОВ. Хранитель Древностей
• Ефим ЭТКИНД. Леонид Брежнев как писатель

ИЗ ПРОШЛОГО И НАСТОЯЩЕГО

• Лев ЛАРСКИЙ. "Здравствуй, страна героев!"
• Фаина БААЗОВА. Танки против детей

ВЕРНИСАЖ "ВРЕМЯ И МЫ"

• Лев Сыркин в Москве и в Израиле

ФРАГМЕНТ ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ФАИНЫ БААЗОВОЙ

…я через несколько минут снова была на грохочущем проспекте Плеханова. Там смешалась с толпой демонстрантов, направлявшихся в центр, на проспект Руставели.
Охваченные истерией участники манифестации, кажется, уже охрипли от бесконечных выкриков "Сталин! Сталин!"
Я смотрю на их лица и в который раз задаю себе вопрос: откуда берет начало все происходящее в эти дни в Тбилиси? Ведь совсем не в Грузию уходят истоки обожествления Сталина. Еще задолго до революции Coco Джугашвили был, по существу, отвергнут своей собственной грузинской землей. Воистину предал он ее в 1921 году. Чтобы подавить всколыхнувшееся здесь движение за независимость, он организовал коварное нападение на Грузию 11-ой русской армии во главе с Орджоникидзе и Янукидзе.
В те годы грузинский народ открыто демонстрировал свое презрение к изменнику и предателю Coco Джугашвили. Всем известно его заявление в Москве о том, что, если интересы партии и революции потребуют, он, не раздумывая, принесет в жертву Грузию.
Когда, после оккупации в 1922 году Грузии, Сталин приехал в Тбилиси и намеревался выступить перед рабочими, те набросились на него с угрозами и проклятиями, и ему пришлось спасаться бегством.
Когда, в результате его деятельности на посту Наркомнаца, грузинский народ, обманутый, ограбленный и порабощенный в августе 1924 года восстал против русского господства, — он с помощью все той же русской армии потопил Грузию в крови.
Еще долго после подавления этого восстания и в народе, и в среде интеллигенции имя Coco Джугашвили произносилось с чувством омерзения. Отсюда, вероятно, известность одного из героев романа писателя Михаила Джавахишвили "Хизаны Джако" — осетина Джако — грубого, хитрого и невежественного авантюриста и насильника, в котором многие находили сходство со Сталиным. И произносимые со сцены слова: — "так желает Джако", — воспринимались однозначно: "так желает Coco". Тогда и в голову никому не приходило, что через десять лет Михаил Джавахишвили поплатится головой за своего Джако.
Сталин, разумеется, не мог не знать, как к нему относились в Грузии. В конце двадцатых годов здесь ходили о нем бесчисленные анекдоты, в которых он представал грубым, невежественным и хитрым узурпатором.
Величие Сталина пришло в Грузию из Москвы. После 30-го года, когда "Правда" стала ежедневно писать о колоссальных успехах в строительстве социализма "под мудрым руководством гениального вождя и учителя", меняется отношение к Сталину и в Грузии.
Вначале смеялись. Потом стали удивляться. Но мало-помалу пропаганда делала свое дело, и народ стал гордится грузинским происхождением Сталина. Было даже предано забвению, что он, Джугашвили, осетин. К рожденным в Москве эпитетам стали добавлять: "величайший сын грузинского народа".
Причем больше всего поклонялось Сталину молодое поколение, вышедшее на арену в тридцатых годах, поколение, выросшее в абсолютном неведении даже относительно недавнего прошлого Грузии.
Но главное, что способствовало обожествлению Сталина в Грузии, — был страх. Страх невиданный, многоликий и беспощадный. Этот страх, как бы подтверждавший слова гениального Руставели "страх создает любовь", породил великую и всеобъемлющую любовь к Сталину.
Это чувство навсегда осталось без взаимности. Сталин не полюбил ни своей родины, ни ее сыновей. Лучших из них, наиболее блестящих и талантливых, он до конца своей жизни последовательно и планомерно истреблял. Да и своим посещением Сталин не часто радовал Грузию.
После его изгнания рабочими в 1922 году он в течение десяти лет здесь вообще не появлялся. Лишь в середине тридцатых годов однажды утром по городу пронесся слух о том, что прошлой ночью Сталин ночевал в Тбилиси.
Известие это буквально взбудоражило город, тем более, что и газеты на второй день подтвердили факт пребывания вождя в Тбилиси. Однако народ, жаждущий лицезреть свое божество, был вынужден удовлетвориться... интервью с его матерью Кекэ. Это был единственный случай упоминания имени Кекэ в прессе. Интервью, в котором она рассказала, что приготовила любимое сыном "ореховое варенье", заканчивалось словами: "всем желаю такого сына". После этого едва ли не всюду стали лихорадочно готовить "любимое Сталиным ореховое варенье".
Впрочем, это не помешало появиться в эти дни анекдоту: когда по настоятельной просьбе Кекэ ей разрешили увидеть "любящего сына", тот, увидев ее, сказал: "Вот как! Ты еще жива, Кекэ?"
А когда Кекэ умерла, Сталин, к глубокому огорчению своих восторженных почитателей, на похороны не приехал. Зато Лаврентий Берия устроил такие грандиозные похороны матери Сталина, каких едва ли могла удостоиться даже царская особа. Для "украшения" похорон Кекэ были приглашены лучшие художники и режиссеры Грузии. Похоронили ее на самом святом для грузин месте — на горе Мтацминда в пантеоне известных писателей и общественных деятелей.
Целую неделю, пока шла панихида, народ с нетерпением ждал приезда Сталина. Грузины не могли допустить мысли, чтобы сын не оплакивал мать. Потом распространился слух, что "он" появится в день похорон. Но и в день похорон Сталин не появился. Зато, как рассказывали неуемные анекдотисты, прислал телеграмму, в которой он выражал Берии глубокое соболезнование по поводу смерти... своей матери.
Даже незадолго до своей смерти, путешествуя по Грузии, он почти никому не дал возможности лицезреть себя.
То в одном, то в другом городе ожидали его появления, готовились к торжественной встрече и вдруг объявляли, что он... уже проехал ночью.
И это последнее посещение Сталиным Грузии ознаменовалось новой волной арестов, последовавших вслед за его отъездом.
Но ни одно из этих "божественных деяний" не отрезвляет и не делает зрячими ослепленных людей, которые и ум, и сердце навсегда отдали тому, кому, по словам поэта, даже "утреннее солнце на поклон спешит".